Интервью с министром Зеэвом Элькиным ("Новая надежда – Правые государственники"). Элькин рассказал о восстановлении севера. Во сколько оно обойдется? Когда смогут вернуться домой эвакуированные? Почему в кибуцы, пережившие атаку ХАМАСа 7 октября, длинная очередь из желающих переехать туда жить? Будет ли принят Закон о призыве? И многое другое.

— Это уже не новость, но тем не менее я вас поздравляю с назначением на министерскую должность. Как официально она называется?

— Спасибо. Министр в Министерстве финансов, ответственный за восстановление юга и севера страны.

— Сейчас перед вами поставлена очень серьезная задача, потому что мы знаем, что в войне север очень сильно пострадал. Вы можете озвучить примерные оценки, во сколько стране обойдется восстановление севера?

— Есть цифры, которых мы еще пока не знаем. Это сколько заплатит людям "Мас рехуш", специальная структура, которая выплачивает компенсации тем, чьи дома пострадали. Это могут быть и какие-то общественные постройки, не обязательно частные дома, которые пострадали или из-за ракет, или из-за действий Армии обороны Израиля. Это сумма, о которой еще рано говорить. Понятно, что это миллиарды, но сколько точно, еще пока даже примерно нет оценки, потому что это не в рамках ежегодного бюджета. Это как в каком-то смысле страховой полис государства Израиль, где накапливаются деньги и в ситуации необходимости выплачиваются из соответствующей казны.

Кроме этого, непосредственно под моей ответственностью 30 миллиардов шекелей, где-то почти пополам, между югом и севером разделенные. Они выделены уже на восстановление — не какого-то отдельного дома, который пострадал от ракеты, а всей ситуации, и развития севера и юга.

Задача, которую мы ставим перед собой, — это не просто вернуться в точку, где мы были 6 октября 2023 года, а воспользоваться кризисной ситуацией для того, чтобы дать очень серьезный толчок развитию севера страны, приграничных районов и юга страны.

— Я так понимаю, это в первую очередь инфраструктурный проект?

— Да, но не только. Он охватывает все. Он охватывает образование, здравоохранение, естественно, восстановление инфраструктур, которые пострадали. Или потому, что танки ездили по дорогам, или потому, что все было запущено и не функционировало в течение года. Систему помощи людям, которые должны вернуться на свои места, систему восстановления, систему трудоустройства. Часть бизнесов закрылись, необходимо помочь им вернуться к деятельности или открыться новым. Есть длинный список действий, которые необходимо провести.

Поэтому это не только инфраструктурный проект. Это проект, задача которого — чтобы жизнь в этих регионах стала гораздо лучше, чем была 6 октября. Для того чтобы она была привлекательной для граждан страны, которые хотят там продолжить жить или переехать туда жить. Есть немало обращений: люди хотят — возможно, это такая сионистская реакция на ситуацию, — переехать сейчас жить на юг или на север. Например, на юге в кибуцах, которые пострадали в этой ужасной резне 7 октября, уже длинные очереди из желающих туда переселиться.

— Вы говорите, что цифр еще нет...

— Цифры, которыми я распоряжаюсь, есть. Это 30 миллиардов шекелей, бюджет на пять лет. Это очень большая сумма, надо сказать, что практически больше, чем бюджет любого израильского министерства. Я был министром в Министерстве строительства, Министерстве абсорбции, Министерстве экологии. Это достаточно большие министерства, особенно Минстрой. Но я никогда не распоряжался суммой в 30 миллиардов шекелей. Такими бюджетами распоряжаются у нас только министерства здравоохранения, обороны и образования. Таков там порядок сумм. В общем, практически больше никто. Может быть, еще система социального обеспечения, там тоже десятки миллиардов.

— Что больше пострадало от войны — север или юг?

— Они по-разному пострадали. На юге физически пострадало только небольшое количество поселков. Но есть очень сильный психологический, моральный ущерб, особенно людям, которые все это пережили. Для них вернуться назад в то место, где все происходило, очень непросто. Им нужна уверенность в том, что в следующий раз они будут защищены. Это психологически непростое решение.

Я понимаю этих людей, особенно родителей маленьких детей, которые все это пережили. Представьте себе, дети, которые там были заперты в убежищах, мамадах, в комнатах этих с родителями, когда террористы пытались ворваться внутрь. Практически нет такого ребенка, у которого нет какого-то друга или близкого родственника, который бы не пострадал и не был захвачен заложником. Ситуация ужасная, когда ты слышишь их рассказы. Особенно это касается жителей кибуцев и поселков. Сдерот меньше, но тоже было. На юге это проблема больше такого рода.

На севере тоже есть психологическая проблема вернуться, но на севере есть и другое — отсутствие дома более года. Это беспрецедентно в истории Израиля, когда люди были эвакуированы так надолго. Фактически будет полтора года, потому что возвращение начнется не раньше первого марта.

— То есть гостиницы продлят до 1 марта, а потом будет какое-то организованное переселение?

— Потом будет плавный процесс переселения — так же, как было на юге. Я считаю, что государство должно дать возможность людям, дети которых уже начали учиться, если они не хотят возвращаться посередине учебного года, закончить учебный год там, где они учатся. Сегодня у многих есть подписанные договоры об аренде квартир до конца учебного года. Поэтому мы создадим механизм, который позволит тем, кто хочет вернуться, вернуться.

И они будут стимулированы так же, как было и на юге. А те, кто захочет остаться, получат некоторую сумму, которая позволит им или вернуться в свои дома и использовать это как подъемные средства (то есть это будет в их распоряжении сумма), или при помощи этой суммы продолжить платить за съем до конца июня этого года, чтобы позволить детям завершить учебный год и только потом вернуться. То есть каждый примет свое решение.

Точно так же те, кто в гостиницах, если захотят, они смогут вернуться сразу и получить эту сумму или остаться до конца июня и тогда, соответственно, не получить соответствующий подарок. Так же, как это работало на юге.

Кроме этого, на севере есть особая проблема. Пока еще нет такого решения правительства, но мне уже удалось в Минфине всех более-менее убедить, так что я надеюсь, что мне удастся провести такое решение. В ближайшие недели будет особый подарок от государства. Выделено особое финансирование на так называемый ущерб, связанный с запущением дома. Это то, чего не было на юге. Ведь люди не были в своих домах более года, потому что это было невозможно с точки зрения безопасности.

Что за это время произошло в таких запущенных домах? Представьте себе, например, если прорвало трубу, у каждого из нас это может произойти. Когда мы живем в доме, то сразу же вызываем сантехника, он этим занимается. А если прорвало трубу, и никто об этом не знал полгода? Можно себе представить, как выглядит такой дом, мебель в нем, как выглядят стены, какой ремонт нужно делать.

Или простая тоже такая вещь, бытовая. Часто бывает у нас в домах, особенно при израильской системе строительства, — влажность на стенах или на потолке. Опять же, когда это происходит, приглашаем мастера, и тот пытается как-то решить проблему. А тут прошел год. Дожди, зима, и никто не приглашал никакого мастера. Все это время плесень просто распространялась по квартире, по стенам. Это тоже ремонт, который потребует затрат.

Или паразиты — крысы. В домах, которые стоят пустыми, нередко заводятся животные, как правило, крысы или мыши. Я видел такие дома, от них ущерб огромный, они уничтожают часть одежды, часть мебели, вещей. Непросто вернуться в такой дом.

Я посещал такие дома специально, прежде чем мы начали формулировать решение, встречался с жителями этих домов, чтобы увидеть, что там на самом деле происходит. Когда ты сидишь в кабинете в Иерусалиме, в Минфине, где мы с вами беседуем, приходят чиновники и объясняют, что все не так страшно. А я сам постоянно выезжаю на север и на юг, посещаю пострадавшие города и поселки. И чиновников высокопоставленных тоже заставил поехать туда и посмотреть своими глазами, что реально происходит.

Поэтому, скажу осторожно, потому что правительство еще не утвердило, — я надеюсь, что это решение будет принято. Такова моя позиция, чтобы была специальная компенсационная сумма для жителей севера, которая пойдет именно на компенсацию ущерба, понесенного из-за длительного отсутствия в доме.

— А что делать с теми людьми, которые отказываются возвращаться, как вы им намерены помочь?

— Смотрите, это уже частное решение каждого. Пока нельзя вернуться из-за соображений безопасности по рекомендации ЦАХАЛа, государство несет за это ответственность.

В тот момент, когда человек говорит, например, на севере, — я не хочу вернуться, а у него там есть квартира. Видимо, если у него есть частная собственность, он, как любой израильский гражданин, может продать свою квартиру и переехать в любое место в стране, где он хочет.

— Что касается психологической помощи, оказывается ли какая-нибудь помощь тем, кто пострадал от атаки ХАМАСа на юге?

— Я думаю, что государство будет оказывать психологическую помощь жителям юга какое-то время. На севере вряд ли, потому что там не было такого морального тяжелого переживания, которое было у жителей юга. Люди эвакуировались относительно организованно, они получали психологическую помощь, пока были в гостиницах, и до сих пор будут продолжать получать. Те, кто вернутся. Мы выделяем сегодня как раз специальное финансирование мэриям для того, чтобы предоставить и психологическую помощь жителям, которые будут возвращаться. Тем, кто примет решение не возвращаться, это уже их индивидуальный выбор.

Им никто не будет мешать не вернуться, мы свободная страна, но я не считаю, что государство должно стимулировать невозвращение, мы должны стимулировать тех, кто возвращается. Для того чтобы эти регионы вернулись, и даже не вернулись к тому, что были, а смогли процветать и быть притягательными. На самом деле это главный ответ нашим врагам, ведь они пытались нас фактически прогнать из наших приграничных районов.

Ответом для них должно быть расширение этих районов. Приведу вам пример. Один из проектов, который очень активно продвигают. Уже давно звучит идея создания Университета Галилеи на базе колледжа Тель-Хай в Кирьят-Шмоне. Мы приняли решение, что одним из главных проектов восстановления будет реальное создание этого университета. То есть вы хотели нас изгнать из Кирьят-Шмоны, а вместо этого Кирьят-Шмона станет университетским городком!

Это, естественно, очень сильно продвинет этот город, потому что появится много студентов, гораздо больше, чем сейчас, преподавателей, появятся какие-то стартапы, которые вокруг университета будут развиваться. Закрутится активная жизнь, которая даст трудоустройство очень многим жителям города. Во всей инфраструктуре вокруг этого это и пищевые объекты, и так далее, и так далее. Такой большой проект всегда приносит с собой очень много сопутствующего.

Когда мы говорим про Западную Галилею, мы говорим про серьезное развитие больницы в Нагарии, во-первых. Поднять ее на новый уровень и вокруг нее развить целую сеть стартапов и мест трудоустройства, связанные именно с медицинским бизнесом. Таким или иным. Есть целый ряд подобного рода опорных проектов для целого ряда региональных мест. То же самое Голанские высоты и Кацрин.

То есть идея в том, чтобы в рамках процесса восстановления юга и севера не просто раздали деньги, поделив бюджет на большое количество маленьких кусочков, и все были довольны в течение пяти лет. А именно, спонсировать или какие-то неотложные нужды, связанные с возвращением жителей, или стратегические проекты, которые дальше уже сами себя будут нести, то есть смогут уже существовать независимо от продолжения государственного финансирования. Встанут на ноги и коренным образом изменят ситуацию в пограничных районах и на юге, и на севере.

— Давайте останемся на севере. Можно ли сказать, что война закончилась? Потому что есть много нарушений, и "Хизбалла" угрожает нарушить прекращение огня.

— Еще рано так говорить. Есть прекращение огня, но оно очень хрупкое, потому что Израиль правильно, на мой взгляд, настаивает на очень жестком соблюдении тех договоренностей, которые были достигнуты.

— Мы останемся после 60 дней в Ливане?

— Это еще пока непонятно, но когда мы видим или узнаем о любом нарушении, мы атакуем угрозу. Естественно, "Хизбалле" это очень не нравится, потому что на данный момент ситуация такая, что мы атакуем, а они нас не атакуют. То есть такое прекращение огня немножко одностороннее получилось.

Это связано с тем, что "Хизбалла" нарушает правила прекращения огня. Если бы не нарушали, мы бы не атаковали. Но мы не боимся атаковать, понимая, что это может вызвать и ответ "Хизбаллы". Поэтому, собственно, это та причина, почему армия пока не сказала — давайте начнем возвращать жителей, а сказала — давайте подождем до 1 марта, посмотрим еще два месяца, как вся эта ситуация работает.

— То есть это все может затянуться?

— Это может затянуться. Опять же, возможно, армия примет решение, что с точки зрения безопасности люди могут вернуться. Людей вернули же на юг, когда война еще продолжалась и продолжается до сих пор. И иногда даже ракетные атаки Сдерота и поселков на юге случаются, но ракетные атаки у нас продолжаются в любую точку страны.

В этом смысле из-за хуситов в Йемене Тель-Авив и Гуш Дан получают даже больше, чем Сдерот. Сейчас чаще звучит тревога в Тель-Авиве, чем в Сдероте.

Поэтому в этом смысле армия может принять решение, что сможет обеспечить безопасность граждан, даже если какие-то отдельные ракетные обстрелы продолжатся. И рекомендовать вернуться, но это должно базироваться на профессиональной оценке наших сил безопасности. Пока рекомендовали подождать до 1 марта, и поэтому дата, вокруг которой мы сейчас начинаем выстраивать весь механизм возвращения, это 1 марта.

— Зеэв, почему ваша фракция решила войти в коалицию?

— Чуть больше года тому назад, после трагической резни 7 октября, мы приняли решение, что все эти разногласия, которые у нас были с коалицией и персонально с Нетаниягу, они менее важны, чем объединение усилий для победы в этой войне. Мы в течение года спорили с этой коалицией, как надо жить в Израиле, а с 7 октября мы находимся в борьбе с нашими внешними врагами за само право на жизнь в Израиле. И, естественно, это важнее спора о том, как будет выглядеть наша жизнь.

Поэтому тогда еще вместе с Бени Ганцем и Гади Айзенкотом мы приняли решение. 7 октября поздно вечером было совещание внутри нашей фракции. На нем мы решили поддержать коалицию и правительство с учетом понимания той ситуации, в которой находится Израиль. В этом смысле ничего не изменилось и сегодня. Если у людей есть ощущение, что все, война закончилась, все спокойно, давайте вернемся к внутренним еврейским войнам, которые у нас были до 6 октября, я считаю, что это колоссальная ошибка, ничего еще не закончилось.

В Ливане прекращения огня очень хрупкое, и непонятно, продержится оно или нет. И с Ираном у нас все еще впереди. Я уже не говорю о том, что Иран продвигает свою ядерную программу, и кроме этого, он несколько раз уже атаковал ракетами Израиль. И никто из нас не знает, что будет в дальнейшем. Иран по-прежнему угрожает ракетным ударом

В Сирии мы не знаем, чем все закончится. С одной стороны, режим Асада, который опирался на Иран и на "Хизбаллу", пал, это позитивный факт. Но новые силы, которые пришли к власти, это исламисты, которые корнями уходят в "Аль-Каиду". Это бывший руководитель отделения Аль-Каиды в Сирии, сегодня он там правитель.

Неслучайно он называет себя Аль-Джулани, его семья бежала в свое время с Голанских высот, и он это очень хорошо помнит. Поэтому ожидать, что там будут такие друзья Израиля, не приходится. На данный момент они стараются маскироваться и делать разного рода заявления, чтобы получить признание на Западе. И Западу выгодно играть в эту игру, потому что это позволит ему наконец вернуть сирийских беженцев, которые никому не нужны в Европе.

Но у меня нет сомнения, что этот режим, после того как упрочится, он обратит свое внимание и на нас, могут быть столкновения. Поэтому мы решили расширить свое присутствие на Голанских высотах и занять позиции, которые позволят защищать наши поселки на Голанских высотах более эффективно. И мы продвинулись на территорию Сирии, заняли господствующие высоты, чтобы обеспечить безопасность наших граждан, поэтому у нас все впереди. Ну и о хуситах мы уже тоже говорили.

И в Газе еще не закончено все. Поэтому то, что было верно 7 октября и 8 октября 2023 года, верно и сегодня. Мы покинули коалицию в марте этого года, когда считали, что война ведется неправильно, и нам не дали возможности влиять на изменения курса ведения этой войны. Сейчас она ведется правильно. Мы присоединились к ней, когда наконец, по крайней мере, на севере была принята наша позиция. Ранее в течение девяти месяцев Израиль практически сдерживал свою реакцию на постоянные обстрелы наших северных городов.

Мы считали, что надо действовать гораздо более активно и агрессивно, что Израиль не может смириться с зоной безопасности внутри своей территории. И когда эта позиция была принята и прошла операция с пейджерами, а потом был устранен Насралла и все командование "Хизбаллы", то, естественно, у нас уже не было причины не входить в правительство. Потому что именно наш подход — активной позиции в области безопасности — был принят, по крайней мере, на севере. Теоретически он принят и на юге, но там еще не все наши идеи реализуются.

Но у нас появилась и возможность в новой конструкции влиять серьезно на это. У нас два места в военно-политическом кабинете. Из 11 членов этого кабинета для четырех мандатов мы имеем расширенное присутствие. Гидеон Саар участвует на постоянной ежедневной основе в заседаниях такого узкого форума, который принимает решения по ведению войны. Вместе с министром обороны, премьером и еще несколькими министрами возглавляет всю внешнеполитическую и разъяснительную работу. 

Я отвечаю за восстановление того ущерба, который нанесен войной. Мы сегодня, несмотря на всего лишь четыре мандата в коалиции, реально можем влиять и на то, как идет война, и на ликвидацию последствий войны в гражданской области. Поэтому мы приняли решение вернуться в коалицию в тот момент, когда наши требования были удовлетворены.

— C начала войны погибло 825 военнослужащих. И стало очевидно, что когда одна часть общества демонстративно не служит, в то время как остальные расплачиваются жизнями, это создает серьезную проблему. Сейчас продвигается законопроект, который поддерживает отказ от участия в службе. Как вы намерены голосовать?

— Во-первых, такой законопроект не продвигается. Этот законопроект правительство в свое время вынесло на предварительное обсуждение в Кнессет. Между прочим, законопроект был предложен предыдущим правительством, в котором Ганц был министром обороны.

Но в нынешних условиях понятно, что он уже не подходит, мы голосовали против него, и сейчас, если он не изменится, мы будем голосовать против. Но я знаю, что в комиссии Кнессета по иностранным делам и обороне под руководством Юлия Эдельштейна ведется очень серьезная работа по изменению законопроекта. Для того чтобы подстроить его под нужды армии и сделать его реальным законом, который действительно приведет к серьезному увеличению количества ультраортодоксов, которые станут служить.

— А не будут ли его игнорировать в тот момент, когда он будет принят? Есть опыт рассылки призывных повесток. Отправили 2 тысячи повесток. На них откликнулись от силы 10% ультраортодоксальных юношей призывного возраста.

— Поэтому я считаю, что нужен специальный закон. Не правы те, кто говорят — давайте не будем принимать никакого закона, просто всех обяжем служить, будем присылать повестки, и все будет хорошо. На самом деле это тупик.

Пришло гораздо меньше, чем 10 процентов по повесткам. На самом деле разослали уже гораздо больше, чем 2 тысячи. Около 10 тысяч. В совокупности количество ультраортодоксов, которые призываются сейчас, стало даже меньше, чем раньше. Потому что когда возникает ситуация культурной войны, возникает противодействие. Оно приводит к тому, что число призывающихся сокращается. Поэтому этот путь нас ведет в никуда.

Мы скоро окажемся с 60 тысячами повесток, но при этом никто из ультраортодоксов практически не явится. И тогда встанет вопрос, а что дальше? Что делать в этой ситуации?

Поэтому правильно принять закон, где будут эффективные меры экономического давления. Как на личном уровне, так и на коллективном. Если будет план увеличения призыва ультраортодоксов и он не будет выполняться, то финансирование иешивы должно резко сокращаться.

И кроме этого, будет личная ответственность тех, кто получает повестки и не приходит, чтобы они тоже теряли. Чтобы это был для них серьезный экономический ущерб, а те, кто служат, наоборот, имели преимущество, не важно, ультраортодоксы или нет.

Чтобы те, кто служат, получили более серьезные преимущества для дальнейшей жизни в государстве Израиль. Это касается платы за высшее образование, помощи в покупке квартиры и так далее. Целого ряда льгот, которые будут предоставляться только тем, кто служил, проходил срочную военную или гражданскую альтернативную службу.

— Какова вероятность, что такой закон будет принят? Ведь есть серьезное противодействие ультраортодоксальных партий.

— Я считаю, что и руководство ультраортодоксальных партий понимает, что нынешняя ситуация для них плоха. Она плоха для всех. Она и их заводит в тупик, и, с другой стороны, армию.

Поэтому я считаю, что в конечном счете они поймут — необходим закон. Фиктивный же закон просто не пройдет в этом Кнессете. Не думаю, что в следующем тоже. Поэтому я надеюсь, что, выбирая из двух зол, они поймут, что будут вынуждены согласиться на более эффективный закон.

Естественно, будет много криков, возмущения, угроз в процессе законодательном, но я надеюсь, что в конечном счете удастся выработать текст (закона), который сможет пройти Кнессет и обеспечит реальный, эффективный механизм роста числа призывников на ультраортодоксальной улице в течение нескольких лет.

Преимущество того, что это пройдет как закон, — при всех, так сказать, криках и визгах, которые будут, при том, что они будут вынуждены проголосовать за, — оно в том, что будет прекращена ситуация культурной войны.

Как показывает мой опыт, экономические механизмы гораздо более эффективны, когда спускаются знамена, и мы возвращаемся к ежедневной жизни. Люди, в конечном счете, хотят денег, хотят жить, нормально жить. И тогда все, кто раньше говорили, что никогда такого не произойдет и нельзя так делать (призываться в армию), вдруг окажется, что можно.

Когда речь идет о деньгах, то гибкость появляется очень большая у лидеров ультраортодоксального сектора. Но для этого необходимо действительно снизить накал и превратить это в ежедневное событие, а не в культурную войну двух лагерей.

— Ваш коллега министр связи Шломо Караи продвигает законопроект о приватизации корпорации телерадиовещания "Кан". От этого может пострадать "Радио РЭКА". Что вы думаете об этом?

— Я знаю об этом, я уже беседовал с министром связи про то, что и целый ряд тем, которые в рамках продвижения его закона необходимо обеспечить. Это касается и деятельности радиостанции РЭКА. Это касается и того, что называется оригинальными материалами, которые создаются корпорацией телерадиовещания, они хорошие. И государство должно сохранить механизм поддержки и создания оригинальных материалов. Он может быть или в одном месте, или это могут быть специальные бюджеты, которые будут распределяться на конкурсной основе между разными каналами.

Но понятно, что это неприбыльное мероприятие. Поэтому если мы хотим качественное кино, например, документальное или просто качественное кино, то должна быть государственная поддержка. Это может быть механизмом, похожим на Кинофонд, который у нас существует и работает достаточно эффективно при Министерстве культуры, но нельзя это просто ликвидировать, это будет ущерб нашей культурной деятельности.

С другой стороны, обязана ли быть именно государственная корпорация телерадиовещания новостной, я не уверен. В очень многих странах этого нет. Западные демократические страны спокойно живут без этого, и все держится на частых каналах, которые конкурируют между собой.

Рейтинг государственного телеканала очень низкий, а стоит он бюджету почти миллиард шекелей. Поэтому возникает вопрос, правильно ли тратить так много денег на канал, который не в состоянии уже много лет привлечь телезрителей? Радио как раз вполне популярное, я думаю, что его будет легко приватизировать.

— Почему, как вы думаете, Караи продвигает эту реформу?

— Я думаю, что тут есть две причины. Есть немало претензий к корпорации как корпорации у правительства уже несколько лет — с тех пор, как он был создан практически. Но кроме этого, он как министр связи вообще выступает за максимальную конкуренцию на частном рынке, а не за государственные СМИ. В принципе, это можно понять.

Мы сейчас беседуем в рамках Девятого канала, который выполняет очень важную функцию для государства. Фактически это единственный канал связи с огромной русскоязычной общиной Израиля, он позволяет ей следить за новостями в стране, высказывать свою позицию. Почему, например, Девятый канал должен с трудом сводить концы с концами, а Первый государственный канал, у которого рейтинг меньше, будет получать миллиард шекеля от государства? В этом смысле я понимаю министра связи, который говорит: пожалуйста, создавайте любые каналы, конкурируйте.

Помогать нужно слабым. Тем, когда есть причина, например, "Радио РЭКА" нужно помочь, но если помогать телеканалам, на мой взгляд, лучше помогать Девятому, чем Первому. С точки зрения государственного подхода, в чем государственный интерес сохранять его? Пусть Первый канал приватизируется и конкурирует с Тринадцатым, с Двенадцатым.

— Сколько проработает нынешняя коалиция?

— Это зависит от того, решатся ли проблемы вокруг закона о призыве и бюджета. Если они не решатся и бюджет не будет принят в третьем чтении, то страна пойдет на выборы, которые состоятся в конце июня этого года.

— Не будут назначены, а именно состоятся?

— Состоятся. По закону, если до конца марта бюджет не утвержден в третьем чтении, в течение трех месяцев проходят выборы. Если бюджет будет принят, и, на мой взгляд, у этого есть неплохие шансы, то тогда, естественно, выборы состоятся только в 2026 году.

В принципе, израильский интерес, с учетом того, что и война еще не закончена, и в январе заходит новая администрация Трампа, которая, в общем-то, очень позитивно настроена к Израилю, и первый год деятельности этой администрации — это то время, которое нужно максимально использовать. У нее есть большинство, и в Сенате, и в Конгрессе.

Никто не знает, что будет через два года на промежуточных выборах в Соединенных Штатах. Поэтому в этой ситуации Израиль должен максимально использовать эти первые год-полтора администрации Трампа, когда все ключи от Соединенных Штатов в руках республиканцев — для того, чтобы серьезно продвинуться в решении тех проблем, которые у нас есть в области безопасности.

Это иранская ядерная программа, в первую очередь, и вообще влияние Ирана на регион, и другие наши враги. Поэтому если мы вместо этого сейчас устроим себе выборы, это, в общем, будет не самое разумное решение. Но, естественно, в конечном счете все в руках Кнессета — он либо утвердит бюджет, либо нет.

— Что бы вы хотели пожелать русскоязычным израильтянам накануне Нового года?

— Несомненно, хочу пожелать русскоязычным израильтянам счастливого нового года. Надеюсь, что он будет более тихим и мирным, чем уходящий. Он был непростой, но мы уже более года в такой сложной ситуации. И надеюсь, что все-таки те успехи, которых страна достигла на разных фронтах в конце этого года, закрепятся, и мы достигнем похожих успехов и на других фронтах, а потом вернемся к мирной ситуации.

Еще приятно наблюдать, как все больше и больше израильтян привыкают к такому празднику, как Новый год. Я в свое время на разных должностях, которые занимал, позаботился о законодательном закреплении статуса Нового года, провел поправку к закону, согласно которой он стал днем по выбору, и люди могут не выходить на работу за счет своего отпуска, а работодатель не может их обязать работать.

Когда я был министром экологии, то провел специальное постановление министерства о том, что Новый год ничуть не хуже Мимуны и похожих праздников, то есть можно шуметь поздно ночью и праздновать, так что уже полиция не может прийти с претензиями сегодня к израильтянам — русскоязычным и нерусскоязычным, — которые празднуют Новый год. Это стало такой частью нашей традиции в Израиле, к которой уже и все коренные израильтяне привыкли и активно принимают в ней участие.