"Тротуары в бегущих. Смеркается. Дню не подняться. Перекату пальбы отвечают пальбой с баррикад" – писал Борис Пастернак. "Революция, вся ты, как есть". Начало ХХ столетия. Социально-экономические и политические проблемы Российской империи дополнялись для евреев и национальным угнетением. Если к этому добавить присущую многим евреям пассионарность, социальную активность, то понятно, почему они (преимущественно люди молодые) пошли в революцию 1905–1907 гг. ("бросались в житейский колодец, не успев соразмерить разбег"), в политические партии и движения, выступающие против режима самодержавия. Особое место среди них занимали сионисты.

Сионизм – процесс постепенный

Советские учебники и справочники по революции старательно избегали слова "еврей", но в политической палитре революционной поры евреи не только широко представлены во многих партиях и организациях, но нередко и занимали заметные места в их руководстве. Вспомним, например, среди лидеров Партии эсеров Михаила Гоца, Григория Гершуни, Евно Азефа, Илью Фондаминского. В числе идеологов меньшевистского крыла РСДРП – основателя меньшевизма Юлия Мартова, Федора Дана, Павла Аксельрода. Видными большевиками были Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Яков Свердлов. В либеральной Партии кадетов одним из лидеров стал известный в стране адвокат Максим Винавер, а соредактором партийных изданий работал юрист Йосиф Гессен. Внефракционного социал-демократа Льва Троцкого в 1905-м избрали председателем исполкома Петербургского совета рабочих депутатов. Большую роль в Петросовете играл и социал-демократ Александр Парвус. Перечень крупных политиков-евреев можно продолжать. Не забудем и о собственно еврейских партиях: Бунд, Социалистическая еврейская рабочая партия, Еврейская народная партия, "Союз для достижения полноправия еврейского народа в России", различные политические группы...

На рубеже ХIХ–ХХ вв. заявили о себе сионистские организации. Власти взирали на них, естественно, с опаской – не вписываются в алгоритмы имперской системы, но препятствовать их деятельности не стали. Привлекала возможность уменьшить с их помощью количество евреев в стране (эмиграция в Эрец-Исраэль) и то, что сионисты в соответствии со своей политической концепцией (еврейский вопрос будет разрешен только посредством сионизма) поначалу избегали выступлений против строя и, следовательно, могли рассматриваться в качестве конкурента антисамодержавных партий в борьбе за еврейскую молодежь.

У сионистов бытовала вера в возможность скорого массового переезда в Эрец-Исраэль: нужно сосредоточиться на пропаганде государственного возрождения там еврейского народа и можно не заниматься политикой в России для повседневных нужд евреев. Позже выяснилось, что процесс этот долгий и сложный. Назрели перемены. А революция выдвинула на повестку дня новые вызовы и внесла еще больше изменений в мировосприятие сионистов. Во-первых, революция призвала часть евреев в свои ряды, резко политизировала еврейское общество, и сторонящиеся российской политики сионисты нередко проигрывали в соперничестве за умонастроения на еврейской улице.

Во-вторых, во время революции в России резко возрос антисемитизм. Для борьбы с ней жупелом для среднестатистического россиянина власти взяли традиционное – евреев. На разных этажах властных структур и общества разжигалось мнение, что евреи – враги России, смутьяны, сплошь революционеры и т. п. Хотя, например, в накануне завершившейся Русско-японской войне, по данным израильского историка Феликса Канделя, тысячи солдат-евреев доблестно воевали за империю, в которой их изощренно притесняли. Но вместо того, чтобы предоставить евреям равноправие и не плодить революционеров, власть предпочитала дискриминацию. Страну охватили массовые погромы. Только во второй половине октября 1905-го их произошло около 700, было убито около тысячи евреев и многие тысячи ранены.

Рост юдофобии и желание усилить свое влияние на евреев заставили сионистов реагировать, обратиться к политическим вопросам. Период революции – это как раз время оформления сионистских политструктур, обновления идей, размежеваний и объединений. На сионистском фланге действовали общественные организации, периодические издания, Сионистская социалистическая рабочая партия и Еврейская социал-демократическая рабочая партия "Поалей Цион". Многие сионисты участвовали в революции 1905–1907 гг.: входили в местные стачкомы и еврейские самообороны. В 1906-м сионисты участвовали в выборах в Первую Государственную думу (за исключением бойкотировавшей их "Поалей Цион") и получили там пять мандатов (всего в думе было 12 евреев).

Третья Всероссийская конференция сионистов в 1906 г. признала ошибкой прежнее отсутствие политической борьбы за права евреев в России. Цель движения, конечно, оставалась неизменной – создание еврейского государства, заселение Палестины. Тезис о невозможности решить еврейские проблемы в России никуда не исчез. Однако теперь речь шла о том, что сионизм – это постепенный процесс консолидации национальных сил и в Палестине, и в странах диаспоры. Новая программа действий заявляла о необходимости парламентаризма в России, равноправия для еврейского населения, права на самоуправление в национальных делах, о создании всероссийской еврейской организации.

Пролетариат не забудет учителя Маркса?

Характерным для сионистов был и скептицизм к российским политикам, критика большей части российского общества за безучастный взгляд на еврейские погромы. Так, израильский историк Ицхак Маор отмечает в своей книге "Сионистское движение в России", что журнал сионистов "Хроника еврейской жизни" порицал прогрессивные русские издания, левую и либеральную общественность за равнодушие к страданиям евреев. Царский манифест от 17 октября 1905 г., обещая всем свободы и права, евреев цинично обошел стороной, но печать на это никак не отреагировала. Писали в эти дни о заточённых и ссыльных, о нуждах крестьян, о сокращении рабочего дня, о нормировании заработной платы, о тяжелом положении солдат и матросов, о требованиях финнов и поляков, о военных судах и еще много о чем. Забыли лишь о евреях. И даже, когда разразились зверства погромов, перед которыми "меркнут кровавые пиры мрачного средневековья", пресса не отнеслась более вдумчиво к еврейскому вопросу, не начала настойчивую борьбу за полное уравнение евреев в правах.

 ноябре 1905 г. в Петербурге прошло массовое собрание еврейской общественности, где от сионистов звучали не только обвинения власти в поддержке погромщиков и не только русской общественности – в равнодушии и пассивности, но и еврейская самокритика. Известный сионистский деятель Менахем Усышкин сказал, что в немалой степени в погромах виновен сам еврейский народ, так как склонен верить в чужих "спасителей" – русских социал-демократов, эсеров, либералов, а должен полагаться только на себя. Антисионистская часть зала с этим не соглашалась.

А еще Усышкин бдительно заметил: "Два лозунга провозглашены теперь в России: "Бей жидов!" и "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!", и надо быть легковерным и слепым, чтобы думать, что первый, который насчитывает 300 лет… сейчас же уступит позицию второму, насчитывающему каких-нибудь 20 лет. И кто может поручиться, что пролетариат не забудет, что его первыми учителями были Карл Маркс и Фердинанд Лассаль, как христиане забыли, кем был Иисус Христос и апостол Павел..."

После поражения революции участие сионистов в политическом процессе привело к репрессиям властей. Многие лидеры и активисты оказались в тюрьмах, многие региональные организации ушли в подполье. Только Февральская революция 1917 г. открыла простор для сионизма, но большевистская диктатура привела к уничтожению сионизма в России.

Хорошее и дурное

В своей статье "Еврейская революция", написанной в 1906 г., политик и публицист Владимир (Зеэв) Жаботинский – один из идеологов мирового сионизма и самый авторитетный российский сионист – отмечает, что евреи приняли огромное участие в революционной борьбе с самодержавием и предлагает сесть за стол, подсчитать хорошее и дурное для евреев от этого участия. Он говорит, что вне всяких сомнений есть выигрыш моральный: "Роль нашей молодежи в огромных событиях российского переворота создала, особенно в Европе, совершенно новое мнение о нашем народе... нам пригодится то, что племена земли не считают нас больше народом трусов..." (по мнению Жаботинского, кишиневская резня 1903 г. давала основание видеть там еврейскую трусость). Произошел подъем боевого духа в еврействе: "Еврей сегодня уже не похож на еврея 25 или даже 10 лет тому назад". Подъем этот создан ходом еврейской жизни, пробуждением активно-исторического творчества. А русская революция стала школой для нового духа, приучила еврея "к огню". "Можно было дешевле заплатить и приобрести то же самое. Но если мы переплатили, то всё же приобрели".

Однако сложен вопрос "о наших затратах на революцию" – говорит публицист. Окупятся ли? Оправдается ли "великий расход еврейского народа"? Жаботинский тогда полагал, что в результате революции еврейский народ получит равноправие. Но не будь евреев-революционеров, не получили бы никогда равноправия? – задается он вопросом. И нужно ли такой ценой получать, если русский народ в будущем парламенте в ином случае предоставить его не захочет?

Но, если бы даже и была полная уверенность, что революция даст права и без всяких заслуг, "то ведь самой революции не было. Надо было вызвать ее. И эту роль взяли на себя евреи. Они – легко воспламеняющийся материал, они – грибок фермента, который призван был возбудить брожение в огромной, тяжелой на подъем России".

Политик соглашается, что "это прекрасная задача: быть застрельщиками великого дела, разбудить политическое сознание в 130-миллионном народе", но вспоминает "потемкинские дни в одесском порту" – период восстания на броненосце "Потемкин". Огромная толпа гаванских и заводских рабочих, ораторы на самодельной трибуне... Речистый русский молодец мог бы повести толпу "штурмом на город и повесить Дмитрия Нейдгардта (одесского градоначальника. – А. К.) на фонаре у Строганова моста… Но речистый добрый молодец не появлялся, а выходили больше "знакомые всё лица" – с большими круглыми глазами, с большими ушами и нечистым "р". И в толпе всякий раз, со второго слова каждого оратора, слышалось замечание: "А он жид? " – Именно замечание, а не возглас, не окрик; в этом, сохрани Боже, не чуялось никакой злобы – это просто, так сказать, принималось к сведению. Но ясно в то же время ощущалось, что подъем толпы гаснет. Ибо в такие минуты, как та, нужно, чтобы "толпа“ и ее "герой“ звучали в унисон, чтобы оратор был свой от головы до ног, чтобы от голоса, от говора, от лица, от всей повадки его веяло родным…"

Толпа слушала евреев без злобы, но без увлечения: чувствовалось, что с появления первого оратора-еврея "мгновенно создалась мысль: жиды пошли – ну, значит, всё это, видимо, их только, жидов, и касается. Создалось впечатление чужого, не своего дела, раз о нем главным образом радеют чужие". Настроение упало, толпа стала разбредаться.

Владимир Жаботинский не считает, что "медленный рост революционного настроения в русских массах" нужно всецело объяснять обилием евреев-агитаторов. Но и не сомневается: "подымать народную новь может только свой. У чужого – если он не Лассаль, но ведь Лассаль был гений агитации, а гении не повторяются – у чужого нет того обаяния, которое в таких случаях необходимо. Народ чует чужака и особенно чужаков, если их много, и инстинктивно сторонится". (Здесь Жаботинский и прав, и не прав. Не прав, потому что в 1917-м за гением агитации Троцким и другими евреями-вождями пошли, и Гражданскую войну выиграли. А прав потому, что вскоре от этих вождей-евреев стали активно избавляться, и чем дальше, тем интенсивнее.)

А враги из 20% евреев делают 90% – продолжает публицист – и кричат народу: берегись, это еврейское дело! И народ верит или, по крайней мере, долго и упорно верил. "Когда невмоготу становились страдания русского народа и вот-вот готов был прорваться его гнев… сколько раз в такие моменты самодержавие спасало себя искусной игрой… на недоверии к революции, предводимой инородцами?" Что же сильнее? – ставит вопрос Жаботинский. С одной стороны, еврейская революция будила политическое сознание русских масс, с другой – изобилие евреев в рядах крамолы давало самодержавию богатый материал для затемнения политического сознания масс. Ускорила еврейская крамола наступление всероссийской революции? И если ускорила, то на великий ли срок? "И стоит ли этот срок той крови стариков, и женщин, и детей, которой нас заставили заплатить... Не выгодней ли было для народа подождать еще несколько лет – ведь и без евреев, наконец, не погибла бы Россия, – но дешевле заплатить за свободу?" "Не знаю ответа" – признается Жаботинский.

Но, по его мнению, "еврейская кровь на баррикадах лилась „по собственной воле еврейского народа“... они были все только выразителями разных сторон единой воли еврейского народа. И если он выделил много революционеров – значит, такова была атмосфера национального настроения… Я в это верю, и раз оно так, я преклоняюсь и приветствую еврейскую революцию" (Жаботинского упрекали за мысль о единой воле еврейского народа – и, на мой взгляд, справедливо. Еврейский народ был слишком неоднороден, чтобы говорить об общей национальной атмосфере).

В то же время Жаботинский снова замечает: не знает, "на пользу ли народу пошла эта революция?.. Воля народа не всегда ведет к его благу, потому что не всегда народ способен верно учесть объективные шансы за и против себя" Особенно легко ошибиться, "когда весь расчет основан на вере в сильного союзника", который поможет, "а на деле никто из нас этого союзника не знает, и Бог весть еще, как он нас отблагодарит…" Только там, где на себя должен рассчитывать народ, – "только там воля народа всегда к благу его. Таково наше движение".

Еврейская роль в русских событиях

Нельзя не отметить напряженные отношения между партиями России. Проявлялось это и в период революции. Взаимные нападки, колкости стали обыденным явлением. Сильно доставалось от политических противников и сионистам. Жаботинский в статье "Еврейская крамола" (1906) эту тему также затрагивает. "Наше движение пробивает себе дорогу в атмосфере непонимания и клеветы. Кто близко видел жизнь разных партий и следил за их враждою, знает, что ни против одной из них не пущено в ход столько ненависти, сколько против нас. Сделано всё, чтобы нас изолировать. Свежий человек из среднего круга, примкнувший к нашему лагерю, замечает, как понемногу от него ускользают старые связи, падает общественное признание, вместо уважения в глазах окружающих мелькают искорки пренебрежительного недоумения. С поражающей быстротой создается вокруг него – за пределами партийной жизни – холод одиночества".

Главный корень ненависти, которой окружено сионистское движение, политик видит в проблеме еврейской роли в русских событиях. Сдержанный подход сионистов тактически много навредил их имиджу, а практического результата не принес: "все, в ком только было достаточно задору, все побежали на шумную площадь творить еврейскими руками русскую историю".

С точки зрения Жаботинского, раз дело России есть общее дело, то на общее дело надо и расходовать сообща и пропорционально. "Затраты каждой общественной группы должны быть точно соразмерены и с ее интересами, и с ее силами. Больше должен тратить на общее дело тот, кто получит большую выгоду от его осуществления… тот, у кого силы и средств больше... Наша еврейская затрата на дело обновления России не была соразмерна ни с нашими интересами, ни с нашим значением, ни с нашими силами".

При этом даже в моменты наибольшего опьянения надеждами не было в рядах еврейской армии ни одного глупца, который бы ждал "от успеха борьбы полного ответа на еврейский вопрос, – ни одного, кто в глубине души не понимал бы, что в обновленной России нам придется жить с теми же соседями, а психология соседей в этом отношении еще нигде и никогда не перерождалась от политической реформы…"

Бытовало понимание, что евреям обновление России даст непомерно меньше, "и всё же мы заплатили... безумно больше того, что могли заплатить, и того, что стоило заплатить". 15 лет борьбы по собственной воле. "Не разумнее было бы для раздавленного и опустошенного племени уступить переднее место в бою сильнейшим?" И если даже поверить, что "по чужой косности, ход событий растянулся бы на более долгие годы. Кто решится сказать, что не лучше было бы для нашего народа встретить обновление позже, но не за такую цену?"

Публицист подчеркивает, что разница между сионистами и "другими" в том, что "мы – партия национального зодчества – никогда не хотели играть вслепую… Мы всегда знали, что работа на поле, где не мы хозяева, есть игра с завязанными глазами… и мы протестовали против вовлечения народной массы в эту безумную авантюру..."

Сионисты готовы честно и дружно пойти с освободительным движением, но "самая сила вещей отвела евреям место во вторых рядах, и мы оставляем первые шеренги представителям нации большинства... В этой земле не нам принадлежит созидательная роль, и мы отказываемся от всяких притязаний на творчество чужой истории". (Важный вывод Жаботинского, который параллельно покоробил тех евреев-политиков, которые претендовали на первые места в российской политике.)

"Мы служим еврейскому народу – продолжил публицист. – Здесь мы не слепы, здесь не ведем народ в безвестную темноту, на добрую волю союзников, которых не знаем, за которых не вправе ручаться. Здесь мы даем народу цель и говорим: у тебя нет союзников – или сам за себя, или нет спасения... Верь только в себя…"

Поразительно, сколь далеко видел Жаботинский уже в период первой революции, в 1906 г. Еще не было ни Октября 1917-го, ни сталинщины, ни советского антисемитизма второй половины ХХ в., а он уже понимал, куда всё может двинуться, и не хотел втягивать свой народ в эту потенциально жестокую авантюру. Как хорошо он чувствовал российское общество, и сколь плохо его чувствовали многие его оппоненты – евреи-антисионисты.

Сионисты – реалисты

Евреи в общероссийских партиях пребывали в эпицентре политического внимания, сражались с царизмом, стремились к власти, а некоторые и достигли ее. Многие старались забыть о своей национальности, показывали себя исключительно деятелями общероссийского процесса, вооружались псевдонимами. А сионисты в основном пребывали на периферии политического поля. Для многих евреев из общероссийских партий они не просто соперники, они идейные, классовые враги, буржуазные и прочие националисты, не верящие в перспективы обустройства еврейской жизни в России, разъединители пролетариата и интеллигенции по "национальным квартирам", строители вредных  воздушных замков, напоминатели "общероссийским евреям" об их этническом происхождении, об их еврейском народе.

А вон оно как вышло. Время всё расставило на свои места. Строители "социалистической России" как раз и оказались зодчими замков в воздухе. Утопистами, посвятившими свои жизни, годы в тюрьмах и ссылках, в Гражданской войне неосуществимому, опровергнутому и Россией, и человечеством. Многие стали в лучшем случае образцами несбыточных мечтаний, в худшем – участниками неоправданного террора, служителями зла, жертвовавшими собой и другими ради фантомов "мировой революции". Только либеральная часть еврейской интеллигенции занималась правильными и вполне реальными в цивилизованном мире вещами, но так никогда и не прижившимися на российской почве.

А сионисты – В. Жаботинский, публицист Н. Сыркин, один из основателей Сионистской социалистической рабочей партии, М. Усышкин, политик, публицист Ш. Левин и их соратники – предстали во многом наибольшими реалистами, быстро понявшими еще в начале ХХ в., что нормальной жизни для евреев в России не будет. Да и в любом случае нужна своя собственная страна. И они создали эту новую страну, вписали свои имена в контекст грандиозной стройки. У многих там тоже, конечно, были социалистические иллюзии. Но главной была идея национального государства. "Потомки благословят нас… за наше открытое и явное недоверие к чужакам… в то смутное время, полное миражей и обольщений, умели выбрать прямую дорогу и повели свой народ навеки прочь от чужой помощи и чужого предательства... Вера моя говорит, что пробьет день, когда мой народ будет велик и независим" – еще в 1906-м прозорливо утверждал Жаботинский.

Источник: "Еврейский Мир"