Происхождение

Его предки в поисках лучшей жизни перебрались за океан из еврейского местечка Сударги (сейчас поселок Сударгас в Литве). В Америке его дед Шимон Залингер сменил свое имя на Саймон Ф. Сэлинджер и стал раввином, отец Соломон торговал кошерными продуктами. Он нашел свое счастье, влюбившись в Мари Джиллих, которая была родом из города Атлантика, ее предки эмигрировали из Германии и обустроились в штате Айова.

Молодые поженились, и в первый день нового, 1919 г. Джером Дэвид Сэлинджер огласил своим первым криком о пришествии в этот прекрасный и яростный, столь же чудесный, как и безумный мир. Вскоре Мари сменила имя на Мириам и отныне стала считать себя еврейкой. Сын узнал о происхождении матери только после того, как отпраздновал свою бар-мицву.

Отец, как это часто бывает в еврейских семьях, хотел, чтобы сын пошел по его стопам и унаследовал его дело, но своенравного подростка торговля не привлекала: еще в школе он начал писать в ученическую газету, увлекся фехтованием, затем театром, но когда вышел из подросткового возраста, поступил в военную академию.

С военной карьерой не сложилось, так что в конце 1930-х он слушает лекции в Урсинус-колледже в Пенсильвании и Нью-Йоркском университете и всё больше понимает: его призвание — быть писателем.

В 1939 г. молодой человек поступает в Колумбийский университет, лекции в котором читал Уит Бернетт. Он был писателем, но большинство американцев знало его как редактора журнала Story, в котором публиковались Теннеси Уильямс, Джозеф Хеллер, Чарльз Буковски. Бернетт считал себя первооткрывателем молодых талантов — не боялся публиковать их первые литературные опыты и редко ошибался в своем выборе.

"Хорошо ловится рыбка-бананка"

На первых порах Сэлинджер мало чем отличался от других слушателей, проявил себя — "внезапно ожил" (по словам Бернетта) — только за несколько недель до окончания второго семестра, написав три "искусных" рассказа, один из которых главный редактор Story посчитал достойным для публикации в журнале. Рассказ назывался "Молодые люди" и появился в номере журнала за март-апрель 1940 г.

Сюжет его был довольно прост: в Нью-Йорке на вечеринке с коктейлями встречаются молодая женщина и студент колледжа. Завязывается разговор, так, обо всём и ни о чем, каким и может быть разговор между случайно познакомившимися людьми.

Рассказ не прошел мимо внимания критиков, один из них, Джон Венке, увидел в нем неприятие молодым автором "стерильного мира, населенного мелкими людишками", пустоту интересов героев, принадлежащих к "высшему свету" и одержимых лишь мелкими деталями своей жизни.

Может быть, именно тема и заинтересовала Бернетта, который заплатил своему ученику 25 долл. и не оставлял его своим вниманием на протяжении нескольких лет.

Через год начинающий автор послал свои рассказы в The New Yorker. В те годы это был один лучших литературных журналов Америки. Журналист Гарольд Росс и бизнесмен Рауль Флейшман издавали журнал, посвященный культурной жизни страны, он предоставлял свои страницы и художественным произведениям, и публицистике, и сатире, и комментариям на самые различные темы. Опубликоваться в нем было престижно — это были первые шаги к признанию и известности. Адвокат и мемуарист Пол Александер писал, что для молодого Сэлинджера публикация в New Yorker означала, что он принят той частью литературного сообщества, которая его интересовала, то есть теми людьми, которые заботились о качестве произведений и хотели писать как можно лучше. Для него это означало, что он состоялся как писатель.

С The New Yorker он бился несколько лет: журнал отклонял рассказ за рассказом, на редакторов не произвели впечатления ни "Монолог за стаканом хайбола с водой", ни "Обед на троих", ни "Я ходил в школу с Адольфом Гитлером". Но Сэлинджер не сдавался и в конце концов заставил признать себя: 31 января 1948 г. журнал опубликовал его рассказ "Хорошо ловится рыбка-бананка" — о самоубийстве одного из героев, уцелевшего на войне Симора Гласса, который отдыхает вместе с женой Мюриэль на курорте во Флориде. Во время телефонного разговора мать говорит дочери, что тревожится о ней из-за странного поведения зятя; по ее мнению, он психически неуравновешен, в поведении с ним она должна принимать во внимание его расстройство. Симор в это же время, лежа на пляже, рассказывает своей знакомой маленькой девочке историю о рыбках, которые едят бананы, заплывая для этого в пещеру. История одной такой рыбки печальна: съев 78 бананов, она не смогла выплыть из пещеры и погибла от банановой лихорадки. Вернувшись в отель, Симор достает пистолет и взводит курок…

Это был первый из рассказов Сэлинджера о семье Гласс — рассказ, написанный своеобразным стилем с необычным сюжетом и элементами абсурда, рассказ, который принес ему литературную известность.

Но его публикация вовсе не означала, что дорога в The New Yorker открылась для других его произведений, многие из которых в редакции находили странными и непонятными. Ааарон Хотчнер, журналист, писатель, драматург, автор нескольких биографических книг, вспоминал, как реагировал Сэлинджер на отказы в публикации: "Они хотят, — говорил он, — чтобы я писал короткие рассказы в манере О՚Генри, но у меня собственный голос, и им придется догонять меня…" И добавлял, что на компромисс он не пойдет.

Его голос действительно был нов, не похож на других литераторов-современников и вызывал отторжение даже у опытных редакторов журнала. И понадобилось довольно много времени, чтобы этот голос и издатели, и критики поняли и признали.

Доброволец

Весной 1943 г. Сэлинджер добровольцем пошел на фронт. Необходимость воевать с нацистами он рассматривал как свой долг. Джером хорошо помнил путешествие по Европе в конце 1930-х (он покинул Австрию за месяц до ее аннексии нацистской Германией в марте 1938-го), где всей кожей ощутил надвигающуюся катастрофу не только для евреев — для всего мира.

По состоянию здоровью его направили в школу войск связи, во время обучения присвоили звание сержанта, затем перевели в контрразведку. Десант, в который входили союзнические войска (США, Великобритания, Канада) под общим командованием генерала Дуайта Эйзенхауэра, высадился в Нормандии 6 июня 1944 г. Сэлинджер, служивший в контрразведке 12-го пехотного полка 4-й пехотной дивизии, был среди тех солдат, которые принимали участие в этой операции, названной "Оверлорд" и ставившей своей конечной целью освобождение северо-западной Франции. Он мог погибнуть, как погибли многие его товарищи (из 3000 человек в полку, в котором он служил, через месяц после высадки в живых осталась лишь треть), но он уцелел.

И не только вел дневник, в котором встречается характерная для его тогдашнего мироощущения запись: "Я чувствую, что нахожусь в нужное время в нужном месте, потому что здесь идет война за будущее всего человечества", но и после нескольких месяцев ожесточенных боев находил в себе силы сочинять: в 1944 г. написал рассказ "Я сошел с ума" — впервые от лица героя Холдена Колфилда. Через семь лет, претерпев значительные изменения, этот рассказ лег в основу романа "Над пропастью во ржи". Романа, который сделает его автора знаменитым и прославит на весь мир.

Затем были наступление в Арденнах (немцы отчаянно сопротивлялись — сражение длилось пять недель) и битва в Хюртгенском лесу (еще более ожесточенное сражение, чем битва в Арденнах, которое велось чуть менее полугода).

Пережитый опыт определил тематику и тон его военных рассказов. Но если на пути к зрелости в ранних рассказах ("Неофициальный рапорт об одном пехотинце", "Виноват, исправлюсь" и др.) есть некоторая рисовка и бравада, то в рассказе "Солдат во Франции" Сэлинджер пишет об усталости, холоде и тоске по дому — вечных спутниках солдатской жизни на войне. Герой ищет свободный окоп, чтобы протянуть еще одну ночь, находит, бережно достает из вещевого мешка уже читанное-перечитанное не один раз письмо от своей сестры и, засыпая, бессознательно повторяет ее последние слова: "Поскорее возвращайся домой".

Летом 1945 г. он угодил в нюрнбергский военный госпиталь с нервным срывом. Приходя в себя, написал Эрнесту Хемингуэю, с которым познакомился за год до того в Париже (Хэмингуэй в то время был военным корреспондентом журнала "Кольерс", а полк Сэлинджера одним из первых вошел в освобожденную от немцев французскую столицу). Письмо было весьма и весьма откровенным, в нем он признался, что отдал бы правую руку, лишь бы немедленно уйти из армии. Правда, писал Сэлинджер, вслух об этом лучше не говорить — могут комиссовать по "психиатрической статье", чего он опасается, потому что на уме у него "очень деликатный роман", и он не хочет, чтобы его называли придурком: "Я, конечно, придурок, но об этом не должны знать неправильные люди". После демобилизации он вернулся в Нью-Йорк и вновь взялся за перо.

Дзэн

Не будет преувеличением сказать, что в конце 1940-х вся интеллектуальная Америка заболела дзэн-буддизмом — религиозно-философским учением о просветлении, в основе которого лежит медитация. Дзэн учит своих приверженцев, что с помощью медитативных практик каждый человек способен найти свой путь к просветлению, раскрывающему подлинный смысл бытия.

Волна увлечения дзэном захватила и Сэлинджера, страдавшего после войны психическим расстройством. Философия дзэна говорила о приятии жизни без особого стремления привнести в нее объяснения, и для него это учение станет одним из способов преодолеть свои недуги. Погружение в дзэн отразилось на творчестве, которое он считал сродни медитации, полагая, что через нее можно прорваться к подлинному порядку вещей.

Весной 1953 г. он издаст сборник "Девять рассказов", который получил высокую оценку и критиков, и читателей. Рассказы нарушали привычную схему причинно-следственных связей. В них автор обращал внимание, прежде всего, на эмоциональную, психическую и духовную жизнь героев, стараясь воспроизвести всю гамму настроений, переживаний и страстей, присущих человеку.

В то же время, как утверждал один из исследователей его творчества Сергей Белов, "постулаты дзэн-буддизма стали для него способом критики американской современности. В дзэн Сэлинджер видел союзника в борьбе против рационально-умозрительного отношения к миру, против присущего западной философской традиции систем созидания, когда в расчет берется абстрактный человек, а его живой, противоречивый, многомерный прототип выпадает из поля зрения".

"Очень сложно предаваться размышлениям и жить духовной жизнью в Америке", — говорит Тедди Макардл, герой рассказа Сэлинджера, действие которого происходит на трансатлантическом корабле. Свои религиозно-философские воззрения десятилетний вундеркинд излагает в разговоре с одним из пассажиров судна, преподавателем Никольсоном. Устами героя Сэлинджер осуждал западный тип сознания, не способный "видеть вещи такими, какие они на самом деле".

Кроме "Тедди" (он был последним рассказом) в сборник были включены еще "Хорошо ловится рыбка-бананка", "Лапа-растяпа", "Человек, который смеялся" и некоторые другие, в качестве эпиграфа ему был предпослан дзэнский коан (в дзэн — один из основных методов, помогающих достичь просветления) японского поэта, художника и проповедника Хакуина Осё, жившего в 1685–1768 гг. (по непонятным причинам Сэлинджер не указал имя) "Одна рука": "Мы знаем звук хлопка двух ладоней,// А как звучит хлопок одной ладони?"

С первых публикаций его проза давала простор для различных интерпретаций, толкований и комментариев, но в своих высказываниях о "Девяти рассказах" критики были единодушны: все как один говорили, что в эту книгу вошли самые лучшие и интересные произведения писателя.

"Над пропастью во ржи"

Рассказ "Хорошо ловится рыбка-бананка" сделал его известным. Роман (первый и единственный) "Над пропастью во ржи" — знаменитым. Он вышел в 1951 г. в издательстве Little, Brown and Co., Сэлинджер работал над ним долгие десять лет. Не будет преувеличением сказать, что исповедь главного героя, 17-летнего Холдена Колфилда, потрясла не только читающую Америку — весь мир.

Из одной школы он уходит сам, из других его отчисляют. И везде он ощущает фальшь, притворство и показуху — чувство, которое не оставляет его на протяжении всего романа.

Не только мир сверстников, но и мир взрослых вызывает в Холдене раздражение — невозможность существования в нем. Однако этот мир не просто гнетет его, но и притягивает. С людьми тяжело, без них — невыносимо. Но любая встреча, будь то с таксистом или официантом, знакомой девицей или лифтером, действует угнетающе. Он всё время хочет сбежать, спрятаться, поселиться в глухой деревне и жить вдали от людей и этого мира.

Единственное утешение — сестренка Фиби, которая принимает мир таковым, как он есть, и нисколько не сердится на брата, уронившего в Центральном парке пластинку, от которой остаются одни осколки. Она не сердится и, несмотря на малый возраст, может, единственная, кто его понимает. И именно с ней, любящей и понимающей, Холден делится своей мечтой: "Я себе представляю, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле во ржи. Тысячи малышей, а кругом ни души, ни одного взрослого, кроме меня... И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть".

После выхода из печати роман завоевал необыкновенную популярность не только среди читателей-подростков, но и у взрослой аудитории: за несколько лет в мире, который отрицал Холден Колфилд, разошлись более 50 млн экземпляров.

В то же время книга была запрещена в школах и библиотеках в некоторых штатах Америки. Запрет местные законодатели оправдывали "депрессивностью и чрезмерным употреблением ненормативной лексики" (запрет действовал вплоть до 1982 г.). Однако это не помешало опубликовать его в Советском Союзе в журнале "Иностранная литература" (№ 11, 1960) в превосходном переводе Риты Райт-Ковалёвой.

Затворник

После оглушительного успеха не только в Америке – в мире (книга была издана миллионными тиражами), после восторженного приема критиками и столь же восторженного приема читателями, опять-таки не только в Америке — в мире, Сэлинджер закрылся от этого мира: от друзей, знакомых, журналистов — репортеров и телевизионщиков, категорически отказываясь от интервью и от выгодных предложений экранизации. Особым судебным решением он запретил публиковать письма, попавшие в архивы.

Это был уход от обрушившейся на него как снежный ком славы. Это был его сознательный выбор. Он сам себе стал миром, не нуждавшимся в других. Он поселился с семьей неподалеку от городка Корниш в штате Нью-Гэмпшир, в доме, построенном из просмоленного дерева, покрашенного в зеленый цвет. В небольшом кабинете располагалась скромная походная армейская кровать, над ней — книжные полки и детские рисунки дочери Маргарет. Письменным столом служила тяжелая доска, на которой стояла старая видавшая виды пишущая машинка, вместо рабочего кресла — автомобильное сиденье, укрепленное на небольшом возвышении. За этим столом, на этом кресле он не только работал, но и предавался медитации.

Неизвестно, много ли он написал в эти годы. Известно, что напечатал совсем немного — несколько рассказов и коротких повестей о семействе Глассов, а вскоре и вовсе замолчал, не напечатав после 1965 г. ни строчки, одновременно наложив запрет на переиздание ранних сочинений, написанных до рассказа "Хорошо ловится рыбка-бананка".

Путь к истине (из воспоминаний дочери)

"Мы жили в Корнише (Нью-Гэмпшир), месте диком и лесистом, и ближайшими нашими соседями были лишь семь старых, поросших мхом надгробий. Мой отец до такой степени стремился отгородиться от внешнего мира, что случайный прохожий, забредший на огонек, мог просто испугаться той уединенной обители, которая считалась нашим домом. Мир, в котором мы обитали, был подвешен отцом между мечтой и кошмаром, как качели над пропастью. Мои родители жили в придуманном ими мире прекрасных мечтаний, но при этом не умели и не хотели хоть как-то ладить с реальностью…

Однажды отец поведал одному приятелю, что для него писательство – это служение и путь к высшей истине и просветлению. Он хотел посвятить свою жизнь только творчеству, — собственно говоря, творчество для него и было жизнью. Когда он решался снизойти до общения с простыми смертными, он мог быть забавным, любящим и внимательным, он обладал невероятной силы обаянием, но горе было тому несчастному, кто рискнул бы прервать его творческие поиски. Отец склонен был рассматривать подобное как святотатство…

Его истории никогда не были нравоучительными сказками на ночь, которые обычно взрослые рассказывают детям, — они причудливо переплетались с нашей каждодневной жизнью, возникали вдруг, из ничего, когда мы вместе кормили птиц, или ходили на мельницу, или просто гуляли после обеда.

Когда мне исполнилось пять с половиной лет, летом 1961 г., я больше не ждала появления отца у нас в доме, я уже была достаточно большой, чтобы самой проявлять инициативу. Это было настоящим испытанием — самой пройтись через лес к хижине, выстроенной отцом для работы, и принести ему ланч…

Он никогда не вел с нами глупых, сюсюкающих разговоров подобно всем прочим взрослым. Он говорил о тех вещах, которые дети обычно обсуждают друг с другом".

Современники о Сэлинджере

Уильям Фолкнер, лауреат Нобелевской премии (1949): Роман "Над пропастью во ржи" произвел на меня впечатление. Автор восстал против давления, которое наша культура оказывает на нас. В нашей культуре трудно быть личностью. Я увидел в этой книге трагедию, которая отражала трагедию самого Сэлинджера. Молодой человек, образованный, чуть более чувствительный, чем большинство людей, хочет любить человечество, пытается постичь его и обнаруживает, что для человека там просто нет места. В этом и заключается трагедия книги.

Джон Фаулз, лауреат британских литературных наград Silver Pen Award (1969) и W. H. Smith Literary Award (1970): "Над пропастью во ржи" — шедевр, но потом Сэлинджер погрузился в дебри человеческого сознания. Конечно, у нас всегда должны быть "сложные" писатели. Сэлинджер —блестящий автор, и странно предлагать ему какой-то иной путь, нежели тот, что он выбрал сам для себя. Всё, что он написал, гораздо интереснее любых опытов его эпигонов, за действия которых Сэлинджер не должен нести ответственность.

Стивен Кинг, лауреат множества всемирных премий фэнтези: Я не был большим фанатом Сэлинджера, но известие о его смерти повергло меня в грусть… Его смерть — это конец большой эпохи в истории литературы. Он был последним из великих американских писателей послевоенного периода, а его Холден Колфилд, возможно, величайший герой-рассказчик после Гека Финна. Сэлинджер создал подлинный голос эпохи — забавный, тревожный, противоречивый и теряющийся.

Источник: "Еврейский Мир"